Проповеди монаха

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

6. Дионисию.
На сказанное: несть бо власть, аще не от Бога (Рим.13:1).
Писал ты: что значит несть бо власть, аще не от Бога? — и спрашивал: неужели каждый начальник поставляется Богом? Скажу на сие (и не прогневайся на меня, ибо скажу не нечто пустое): мне кажется, что ты или не читал Павловых изречений, или же не понял их. Апостол Павел не сказал: несть начальник, аще не от Бога, но рассуждал о самом начальствовании, говоря: несть власть, аще не от Бога.
То самое, что у людей есть начальства, и одни начальствуют, другие живут под начальством, происходит не просто и не случайно, чтобы народы, подобно волнам, увлекались туда и сюда, но, по словам св. Павла, это есть дело Божией премудрости. Поскольку равноправие обыкновенно возжигает войну, то Бог не попустил быть народоправлению, но установил царскую власть, а потом за нею и многие начальства. Какие же, спросишь? Начальника и подначального, мужа и жену, отца и сына, старца и юношу, господина и раба, учителя и ученика.
Даже и у бессловесных животных можно видеть подобное. Поручители в этом — пчелы, которые подчинены царской власти, журавли и стада диких овец. Если же посмотришь и на море, то и оно окажется не лишенным сего благочиния. И там многие породы рыб имеют одного правителя и вождя, посему осуществляют дальние переселения. Ибо безначалие везде всего ужаснее и бывает причиною замешательства и беспорядка. Посему, и в теле, хотя оно есть нечто единое, не все имеет равное достоинство, но одни члены начальствуют, а другие подначальны. Потому мы вправе сказать, что самое дело, разумею власть, то есть начальство и власть царская, установлены Богом, чтобы общество не пришло в неустройство.
Но если какой злодей захватил сию власть беззаконно, то не утверждаем, что он поставлен Богом, но говорим, что попущено ему или изблевать все свое лукавство, как Фараону, и в таком случае понести крайнее наказание, или уцеломудрить тех, для кого нужна и жестокость, как царь вавилонский уцеломудрил Иудеев.

7. Исаии.
О Промысле.
Правосудие — не знаю, каким именем назвать тебя — надзирает за делами смертных и карает поступающих несправедливо, и ничто в этой жизни не остается без управления. Зная сие, избегай неправды, чтобы избежать и наказания.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

8. Епископу Ермогену.
Писал ты, что я делаю тебе одолжение, угощая тебя и всеми способами изливая от своего языка в слух твой всякое достойное упоминания учение. Посему ответствую, что, если напишем мы нечто дельное, почитай это делом высшей благодати, умудряющей и невежд.

9. Комиту Ермину.
Теперь, когда вступил ты в права начальника, особенно можешь соделаться достойным славы и соревнования, если не будешь мстить обидевшим тебя. Но теперь, теперь–то всего более и предашь ты забвению прискорбное, когда начальственная власть доставила тебе наибольшую возможность наказать их.

10. Епископу Ераклиду.
Кто на самом опыте превосходит добрую о себе молву и оказывается лучше, нежели каким известен был понаслышке, тот по справедливости выше похвал и обличает всякое похвальное слово в том, что оно ниже его достоинства. Но хотя и препобеждается всякое слово, однако же надобно увериться в этом и сердцу. Посему надлежит и говорить, и писать похвалы, какие подобают любителям добродетели. Ибо из сего проистекают три добрые следствия: [color=#BF40BF]мы получаем искреннее расположение к добродетели, ибо ни один дурной человек не потерпит того, чтобы хвалить человека доброго; [/color]делаемся чистыми от зависти, признавая их преимущества перед нами; приходим в стыд или уцеломудриваемся, когда порочны, а то и другое обращается нам в пользу.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

11. Епископу Лампетию.
Не предавайся негодованию, достойный питомец ненависти к лукавству, оттого, что, как писал ты, исполненный нечестия Евсевий ведет непримиримую и скрытую брань с живущими добродетельно, вступает в союз с любящими порок и оттого, что он или ведет войну с имеющими у себя деньги, если не получает их, или, чтобы не вести войны, берет у них все, что мог бы похитить, ведя войну. Но ожидай Божественного приговора.

12. Ему же.
Поскольку Божественный Промысл щадит согрешающих больше, нежели они щадят себя самих, то посему, он движимый долготерпением, взывает царственною и человеколюбивою проповедью: покайтеся, приближися царствие небесное (Мф.3:2). Но если согрешающие, ни во что не вменяя сие увещание, признают долготерпение небрежением, то, может быть, и ныне, без сомнения же тогда, когда настанет время Суда, он не пощадит уже не удостоивших пощады себя самих, но подвергнет самым жестоким наказаниям пренебрегших долготерпением. Посему и сказано то, что желал ты узнать: молчах, еда и всегда умолчу, и потерплю? Истреблю и изсушу вкупе (Ис.42:14). Ибо не воспользовавшихся таким долготерпением, но обративших его в повод к большим грехам, справедливо подвергнуть наказаниям.

13. Епископу Алипию.
Если справедливо почитают величайшими те наказания, которые совершаются при множестве свидетелей (потому что тайные обыкновенно бывают легче), то каково, по всей вероятности, будет мучение, когда изречено будет определение в присутствии небесных сонмов и всего человечества?
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

14. Епископу Исидору.
О зависти.
Зависть, соименник мой, ко всякому другому действительно или мнимо доброму качеству неблагосклонна, а напротив того, жестока и неприязненна, к добродетели же, которой в удел дано качество в собственном смысле прекрасное, она совершенно непреклонна. Посему не быть предметом зависти — дело, может быть, беспечальное, но и не славное, потому–то сделать достойное зависти ни мне, ни друзьям никогда и не случится. Тому же, кто возбуждаете к себе зависть, надлежит с целомудренным помыслом переносить злоумышления зависти.

15. Ему же.
О любви к Богу.
Тем, у кого нет недостатка в исполнении всего, что требуется добродетелью (ибо многие, почитая добродетель величайшим благом, какова она и в действительности, не очень заботятся о ней), сказываю: если они не будут полагаться на собственные свои силы, но свои преуспеяния станут приписывать Божественной помощи, то и страсти преодолеют, и, без сомнения, достигнут полноты добродетели. Хотя и согласятся, что выше человеческой силы — взять верх над сопротивниками, так чтобы ничто не служило препятствием усердию подвижника, однако же, для того, кому поможет Бог, а именно для того, кто победу приписывает Богу, ничто не непреодолимо, если и встретится препятствующее победе.

16. Ему же.
Намереваюсь выразить кратко то, чего не намерен сказать ясно. Если бы худ был тот, кого обижают сии злоумышленники (знаешь, о ком говорю), то тех самых, которые теперь говорят о нем худо, имел бы первыми своими хвалителями.

17. Ему же.
Всякому, в ком есть честность, приятна честь, воздаваемая добродетели. Если какой законодатель устанавливает весьма строгие наказания за преступления закона, то невозможно подумать, чтобы сам он готовился нарушать законы. Так и когда кто с удовольствием слушает о необычайных воздаяниях за добродетель, тогда будут почитать его готовым ко всякой добродетели, исполненным всего доброго и не имеющим в себе ничего худого. И нет ничего неестественного в том, что люди добрые удивляются добродетели и любят ее.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

18. Схоластику Арпокре.
Об искусстве гадания.
То, что гадательное искусство было у Еллинов делом пустым и славилось напрасно, доказано мною в слове на Еллинов. Но поскольку как мудрейшего свидетеля выставляешь ты Гомера, то его же противопоставляю тебе и я. Ибо важно свидетельство, заимствованное у врагов.
Гомер рассказываете, что Елен, этот гадатель, приказывает брату Александру бежать с битвы и, придя в город, вместе с женщинами принести молитву Афине. Потом женщины молятся, Афина же отказывает в исполнении молитвы. А после сего гадатель повелел брату вызвать на ратоборство доблестного из Еллинов, и он повиновался, вызвал, был побежден, ранен и оказался в необходимости прекратить битву. Из сего не явно ли и самым малым детям, что Гомер как бы по щекам бьет гадательное искусство или смеется над его глупостью и высокомерием, так как у него оно выказывает дерзость, предсказывая и внушая добрые надежды, а в конце концов обличается и, что всякому видно, ошибается.
Если же Гомер во многих местах говорит о гадателях, о провещателях по внутренностям жертв, о толкователях снов, то сие нимало не удивительно. Ибо поэзия, полюбив басню, в пищу себе обращает ложь, и, от безрассудного удовольствия делаясь смелою, хвалится тем и обильно расточает слова, слагает басни и выставляет их всем напоказ.
Настолько же нерадит об истине, что и о сыновьях Алона, сначала, представляя их больше трудящимися напрасно, нежели производящими нечто великое, говорит: «Оссу навергли они на Олимпе и вскоре за этим Пилион двинули к Оссе, чтобы небо стало доступным». Потом, веря, что они смогут это сделать, достигнув юношеского возраста, произносит невежественное и нелюбомудрое мнение, выражаясь так: «и совершили бы это, пришедши в меру юности».
Ибо не говорю, что три горы, но и вся земля, если сделать из нее столп и поднять ввысь, не коснется небесного свода, особенно если верить тем, которые говорят, что земля есть центр неба. Ибо центр никогда не может коснуться окружности.

19. Схоластику Феодосию.
Об истине.
Кто в начале отпал от истины, тот, без сомнения, совратится с намеченного пути и придет к постыдному концу.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

20. Зосиме и Марону.
Иные говорят, что даже епикуреец Митродор не подтверждал так делами учения отринутого всеми мудрыми Епикура, как подтверждаете вы. Посему, жалкие, если говорят о вас правду, прекратите своеволие, если же нет, — держитесь целомудрия.

21. Епископу Феодосию.
Медлю сказать, чтобы не показалось, будто бы льщу, а лесть, как признано, гнуснее всех мелких страстей. Впрочем, вынуждаемый истиною, скажу: думаю, лучше же сказать, — уверен, что никто не будет в состоянии изобразить словом твои превосходные качества, хотя бы у него было десять языков, десять уст и столько же душ.

22. Пресвитеру Дионисию.
«Кто не сознает в себе ничего доброго, скромен в словах, снисходителен, лучше же сказать, признателен, тот, о мудрый, еще не смиренномудр. Кто смиренномудрствует после многих преуспеяний, тот умеет вести себя в собственном смысле слова скромно.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

23. Мартиниану.
О сребролюбии.
Любовь плотскую, так как она жестока, но скоро угасает, живописцы изображают с огнем и крыльями, потому что она иногда, воспламеняя разжигает страсти, а иногда улетает по причин пресыщения. Любовь же к деньгам никто не осмеливался изобразить и представить на картине, может быть, потому что это не любовь, а какое–то неизлечимое бешенство, а может быть, и потому, что невозможно изобразить и написать ее красками.
Ибо она не пятьдесят только, как гидра из басни, имеет голов, которыми передает пищу ненасытному чреву, и не такие имеет она свойства, как это, ничем не удовлетворяемое чудовище, не сотнею только рук вооружена, как Бриарей, но не имеет и крыльев, не знает сытости, ничем не может удовольствоваться. Посему, кто же будет в состоянии или изваять, или представить на картине такое чудовище, в сравнении с которым и Сцилла, при всей своей невероятности, делается вероятною?
Но слово, поскольку оно может запечатлеть все лучше всякой краски и лучше всякого воска способно принимать все виды, сколько будет возможно, попытается изобразить и сию любовь, хотя отказываясь дойти до точности, однако же выставляя на позор зверообразное и неприятное для одержимых ею ее неистовство. Мне кажется, подобна она не отроку (потому что это не любовь, а очевидное неистовство), но какой–то женщине (это и будет признаком ее неразумия и злонравия) зверообразной, дышущей пламенем.
Вместо волос на голове ее тысячи змей, непрестанно шипящих и извергающих смертоносный яд, и тысячи у нее рук с когтями, которыми она одних терзает, в других бросает стрелы, а у третьих вырывает деньги. И также тысячи у нее уст, потому что она не только угрожает и клевещет, но и льстит, и раболепно беседует, и ложно клянется, и для глупых прибытков вымышляет тысячи предлогов.
И глаза у нее смотрят неестественно, не уважая никого: ни друга, ни брата, ни сродника, ни благодетеля, но выказывая в себе что–то суровое, жестокое, свирепое, бесчеловечное, огневидное. Ибо она не взирает на свойство вещей, не принимает во внимание того, что часто, приведя в движение тысячи средств, передавала деньги в руки врагов, а потому в уловленного ею всеивала тысячи грехов.
А слух у ней настолько загражден, что не внимает она ни просьбам, ни воздыханиям, ни сетованиям, ни ругательствам. Иметь крылья, что означает пресыщение, и так ей не свойственно, и ни один здравомыслящий человек не припишет ей даже и ног. Ибо не умеет она ступить и от плененного ею передвинуться на другое место, но, налагая руки на всех, будучи тяжелее всякого железа и свинца, сидит неподвижно, все берет, всех грабит, никогда не насыщается, но множество собираемого обращает в пищу для шире и шире разводимого огня и окончание того, что взято, делает началом тому, чтобы брать еще.
Посему, кто же отдается в плен такому жестокому и ненасытному бешенству, порождающему тысячи грехов, укоризн, бесславий и непотребств? Кто решится здесь жить так бедственно, день и ночь быть бичуемым, не знать ни покоя, ни сна, а там принять начало казней? Что говорю — начало? Ибо и здесь сия страсть мучит и казнит плененных ею немилосерднее всякого мучителя, попирая их, касаясь самых чувствительных частей и не давая даже на малое время перевести дух, но налагая на них наказание более жестокое, нежели то, какое несут осужденные на самую тяжкую казнь в рудниках.
Тем можно еще после дела воспользоваться сном и отдыхом, а этим любовь к деньгам, заградив для них и пристань сна, даже ночью отдает свои жестокие и бесчеловечные приказы и одних выводит на разбои, других — на убийства, не уважает самого погребения, которое удостаивают чести варвары и бесы, но и на мертвые тела вооружает скверные руки уловленных ею, измышляя новый и беззаконный способ разбоя.
Посему, представив в уме все злые качества этой любви, а именно то, что она зверообразна, неприятна, дышет пламенем, ненасытна, слепа, глуха, человеконенавистна, скверна, богоненавистна, непримирима, неприступна, неукротима — ибо ни лестью, ни услугами нельзя ее взять, но тогда сильнее свирепеет, когда всего больше ей услуживают, — будем особенно бдительны, чтобы не быть ею уловленными.
Ибо легче не быть уловленными, нежели, будучи уловленным, бежать. А если и будем уловлены, то напряжем все силы и, призвав Божию помощь (без нее невозможно освободиться от такого плена и многим угрожает опасность, что из плена сего не будет и возврата), перестанем желать обогащения, а то, что собрано, или сразу, или понемногу раздадим нуждающимся. Вот единственный способ избавиться от такого плена!
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

24. Пресвитеру Архивию.
Обличение тех, которые священническое служение проходят худо.
Из многого, что, по словам твоим, достойно удивления, более всего дивлюсь одному, и это, утверждаю, достаточный признак всеобщего повреждения. Почему, оставив первое, теперь скажу и обличу более всего последнее.
Тем, которые имеют или, лучше сказать, более всего должны иметь попечения о народе, но нимало о нем не радеют, скажи: для чего вы, своими поступками признаваясь в незнании того, что такое священство, смущаете других? Ибо если наследовали вы отеческое самоуправство, то управляйте, кем управляете, так, чтобы показать себя более жестокими и самоуправными, нежели оные пресловутые мучители, ибо многие из них с терпевшими их самоуправство обходились с большею кротостью, чем вы.
А если вверено вам отеческое попечение, то для чего и мучителей затмеваете жестокостью? Для чего вы порабощаете искупленных Божественною Кровию? Для чего обогащаетесь, пользуясь чужими бедствиями? Смеетесь над целомудренными? Строите козни любителям добродетели? Рукоплещете льстецам? Говорящих свободно осуждаете на изгнание? Ибо, если вы перестанете делать то, что делаете, вероятно, снова возродятся и оживут и ныне омертвевшие из–за вас в людях добродетели.

25. Комиту Ермину.
О том, что иерею, кроме правой жизни, потребна и сила в слове.
Как дерево хорошей породы, когда оно обременено плодами и покрыто листьями, веселит садовника, услаждает зрителей и покоит проходящих, так и поставленный на учительском месте, когда он украшен добродетелью и просвещает словом, и Бога веселит, и людям приносит пользу. Если же он будет лишен того или другого, то не принесет великой пользы ученикам. Ибо потребна достойная жизнь ради любящих осуждать, потребно и слово для обличения ересей.
Хотя многим и без слова часто доставляет пользу то, что можно видеть праведную жизнь, однако же поучаемые, когда видят учителя побежденным в умозаключениях и беседах, нередко терпят вред в существенном, увлекаясь искаженными догматами, ибо винят не неопытность учителя, но нетвердость догмата. Если же слово льется с силою и низлагает противников, то победа омрачается худостью жизни. Недостойным веры почтут учителя, который не делает того, что должно. Посему, надлежит просвещать и словом, и жизнью. Сказано: иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небесном (Мф.5:19). Но если бы только сотворить значило и научить, то не было бы прибавлено второго.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.


26. Ему же.
Об Иосифе и Египтянке.
Хотя Египтянка искусно и хитро раскидывала сети похотения, расставляла силки, уловляя юношу, очаровывала его глаза, являясь в трогательных положениях, обольщала слух, стараясь всячески искушать речами, возбуждала обоняние, благоухая драгоценными мирами, щекотала осязание, удерживая его, и раздражала вкус перед тем, как раскинуть сети, присовокупила, вероятно, наслаждения, если не из милости, как к любимому, то из сострадания, как к чужеземцу; пыталась привлечь обещаниями, потому что обещала иметь его своим властелином, — но не преуспела в ловитве.
И Иосиф пожал плод целомудрия не без труда, как думают иные, потому что предстояла ему борьба не только с Египтянкой, но и с юностью, которая скакала и играла, возбуждаемая женскою беседою. А Египтянка лишь на первый взгляд казалась победившею, на первый взгляд, сказал я, потому что для невинного слуха и это служило обличением женской невоздержности. Ибо боящаяся потерпеть насилие не будет заботиться о том, чтобы отнять одежду у угрожающего насилием, но всего более она желает и вожделевает избавиться от насилия. А Египтянка, упившись похотью, думала, что знаки собственного ее непотребства послужат доказательствами целомудрия.
Посему, думаю, и господин, хотя принял ее жалобу, но, может быть, из подозрения к жене (ибо знал, как легко женское естество уловляется страстью, особливо когда возбуждено красотою, нередко порабощающей и сильных) не дозволил Иосифу сказать за себя слово, в чем иные обвиняют его, и бросил его в темницу. И при этом, не по–варварски он поступил, как полагают иные (иначе мог его умертвить или предать законам, по которым жалоба требовала смерти), но справедливо, может быть, уразумел, что жена, воспылав неистовою любовью к Иосифу И не уловив добычи, сочинила жалобу; и если дозволить юноше оправдывать себя, то он не только уничтожит жалобу, но и вину обратит на ту, которая жаловалась.
Лучше же сказать, что будет и более справедливо, Мздовоздаятель целомудрия укротил гнев мужа и воздвиг для мира столп благонравия, соблюл питателя для голодных братьев и поставил князя Египту.

27. Ему же.
Не изумляйся крайне, чудный, если и то, что действительно таковы иные из возведенных на учительскую кафедру, как ни страшно сие, еще не кажется страшным. Промолвить же с дерзновением какое–либо слово признается у них всего более опасным и превышающим всякое извинение. Поскольку следы добродетели остаются в немногих, в большей же части людей бесчинно ликует порок, то, боясь, как бы не явился какой–либо обличитель того, что делается, они стараются осудить на изгнание все прекрасное, а более всего — дерзновение, чтобы после этого грешить небоязненно.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, книга II.

28. Ему же.
Одержимому самою тяжкою болезнью почитать себя здоровым — очевидное и неисцельное безумие. Ибо станет ли таковой искать врача, не зная и того самого, что он болен? Потому сперва надлежит привести его к ясному ощущению недуга, а потом призвать к нему врача.

29. Диакону Исидору.
Сказанное: гневайтеся и не согрешайте (Пс.4:5), — представляется мне имеющим много смыслов, потому что можно понимать сие и как определение, и как совет. Например: гневаетесь и за что гневаетесь? Посему, не гневайтесь, чтобы не согрешить. Может же это означать и следующее: поскольку гнев — страсть, скоро и сильно возгорающаяся, — увлекает душу, ибо часто опережает помысл и рождается почти не намеренно, то смягчайте его помыслом или размышлением, не стремясь ко мщению, но оканчивая дело кротостью.
А может быть и следующее значение: гневайтесь на возмущающую страсть, а всего больше — на сластолюбие, и не согрешите. Ибо страсть, если найдет вас обессиленными и ослабевшими, то легко поборет вас, а если найдет трезвенными и разгневанными на нее, то немедленно оставить вас.
Но Слово Божие воспретило не просто гневаться, но гневаться напрасно. А иногда и гневаться бывает полезно, когда делается сие или за славу Божию, или за обижаемых, или к исправлению ближнего. Гневался и прекроткий Моисей на тех, кто отлил тельца, и с горячностью повелел убивать их; гневался и Финеес на блудников и умертвил их копьем; гневался и Пророк Илия на Иудеев, и усмирял их голодом. Гневался и Ап. Павел на Елиму, и Петр — на Ананию и Сапфиру; гневаются и отец на сына, и учитель на ленивого ученика. И всякий скажет, что это не гнев, а любомудрие и попечительность. Посему и то изречение может быть понято как повеление.
Когда мстим за себя самих, тогда во мщении преступаем меру, а когда дело касается или славы Божией, или обидимых, тогда принимаем вид благоговения и безмолвия, бываем безгласны и неподвижны, ничем не отличаемся от камней. Посему сказано: гневайтесь справедливо, когда речь идет или о славе Божией, или об исправлении ближнего, или когда должно наказать за обидимых, но не согрешайте, или входя в согласие с согрешающими и прикрывая их, или употребляя этот гнев в помощь к отмщению за себя самих.
Ибо гнев вложен в нас не для того, чтобы и нам грешить, но для того, чтобы падающих не допускать до падения; не для того, чтобы обращался он в страсть и болезнь, но для того, чтобы служил врачевством от страстей. А мы пособие сие превращаем в яд, употребляя его на что не должно.
(продолжение далее).