Проповеди монаха

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

604. Серину (2, 104).
О высокомерии
Да не обучит тебя высокомерию то, что одолел ты врага. Ибо для многих, обезумевших от тщеславия, потому что во всякое время воздвигали они победные памятники, гордились ими и не думали, что могут иметь в чём неудачу, и не ожидали быть когда-либо побеждёнными, – мнимая благоуспешность, очевидно, клонилась к худшему.

605. К нему же (2, 105)
Для многих первоначальные успехи были причиною несказанных зол, ибо, воздвигнув себе не по достоинству один или два победных памятника, когда самая дерзость подавала надежду, превознёсшись неожиданною удачею и решившись на дела большей важности, подвергали крайней опасности и заслуженное первоначальной успешностью. Почему надобно рассуждать о себе сообразнее с естеством человеческим, и как, преуспевая, не терять из виду и горестного, помышлять о внезапных переменах и не думать, и не выражаться о себе сверх меры, так и погрешая, вразумлять человеческую немощь и не желать, чтобы всё для вас, как для Бога, пребывало бессмертным.

606. Павлу (2, 106)
Не думай, наилучший мой, сразу уловить то, что едва уловляется с пролитием великого пота и после многих подвигов; но, предначав трудами и молитвами, приступай к уловлению тех мыслей в Священном Писании, которыми разумение наше изостряется до большей проницательности.

607. Диакону Евтонию (2, 107)
Уму, как царю самодержцу, надлежит ко вратам чувств высылать страшные и отовсюду защищенные оружием помыслы, которые встречали бы врагов, преграждали им путь, отражали бы их, а не дозволив прежде вход, вступали с ними в сомнительную битву, успех которой часто склоняется на другую сторону и доставляет победу сопротивникам. Посему-то и спасительное Слово, когда другие законодатели наказывают только за самое дело, угрожает наказанием и смотрящему не скромно, чтобы брань соделалась не недоступною и непреоборимою, но удобною и лёгкою.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

608. Пресвитеру Зосиме (2, 108)
У многих, вернее же скажем так: у всякого человека есть и преимущества, и недостатки, и первыми хвалятся, а последних стыдятся; но ты, как говорят, недостатками исполнен, преуспеяний же вовсе ни в чём не имеешь. И что препобеждаешься ты чревом и порабощён плотским страстям, – в этом нет ничего удивительного: потому что последнее всего чаще следует за первым, и только тот, кто одержит верх над чревом, возможет одержать верх и над плотскою похотью. Но поскольку говорят, что в тебе совокуплены и все другие недостатки, называют тебя хранилищем порока, вместилищем бесстыдства, то сие кажется удивительным и превышающим всё, что̀ может приводить в изумление. Ибо иные жестоки, но целомудренны, корыстолюбивы, но скромны, распутны, но кротки: а тебя представляют успевающим во всём. Ты, говорят, вооружаешь язык против любителей добродетели, погружён в гнусную корысть и хвалишься этим, затмил собою всех когда-либо сделавшихся известными своею похотливостью и тщеславишься тем; по деяниям своим, о которых и говорить неприлично, до́лжно бы тебе в землю потуплять глаза свои, а ты поднимаешь их выше висков. Короче сказать, каждый член телесный у тебя выказывает твою нерадивость и наглость; и хотя одна другой противоположна, но в тебе усиливаются они сойтись вместе. Итак, если говорят о тебе правду, то покайся здесь, чтобы не каяться там, но уже бесполезно.

609. Марку (2, 109)
Почему вино, говоришь ты, не всякого, кто пьёт его, приводит в одинаковое расположение духа, но одних делает благодушными, а других – раздражительными, одних – дружелюбными, а других – задорными, одних – кроткими, а других – зверскими? Итак, поскольку заставляешь меня коснуться естествословия, думаю, что бывает это, а именно: увеличиваются или уменьшаются от вина причины таковых настроений по свойству или телосложения, или душевных движений, для многих сокрытых. Поскольку вино имеет влияние на одни влаги, то некоторым образом входит в соединение с нравами употребляющих оное: какого нрава выпивший, такие свойства и обнаруживает вино в нём, не вновь их производя, но из сокрытых делая явными; ибо, разоблачая нрав, выказываемый притворно, даёт видеть сокровенный внутри, почему и вошло в пословицу у многих говорить: правда в вине. И тех, которые думали величаться мнимою степенностью, вино не редко делало откровенными в отношении тайн, и заставляло говорить о том, чему лучше бы оставаться невысказанным, а тех, которые из ненависти к злонравию часто приводили себя в гнев, обличало что они ласковы и кротки, уничтожив в одних мысль о степенности, а в других – причину к гневу; потому что не новое что-либо производит вино в человеке, но, что̀ в нём было скрытно, то выводит наружу.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

610. Диакону Евстафию (2, 110).
О тех, которые не обращают внимания на собственные свои погрешности и с любопытством разузнают чужие.
Крайне дивлюсь, как всеми возрастами овладела мучительная и жестокая болезнь, не доставляющая удовольствия и порождающая мучение; взяла она верх над всяким достоинством, нарушила всякое благоприличие; каждый, оставив без внимания свои грехопадения, самые важные и часто не достойные никакого снисхождения, с любопытством вызнает грехи ближнего, самые малые и часто достойные снисхождения, и печалится, раздумавшись о собственных своих грехах, а разговаривая о чужих, радуется, и на то тратит всё своё время, чтобы выведать и пересудить проступки других; себе приискивает оправдания там, где их нет, а для ближнего делается жестоким и неумолимым судьёй, хотя по-видимому, богат он основательными оправданиями. Посему, кто хочет придумать врачевство от такой болезни, тому надлежит душевное око от чужих погрешностей обратить на свои собственные и приучать язык говорить строго не о ближних, но о себе самом; ибо плодом сего бывает оправдание. Глаголи ты беззакония своя прежде, да оправдишися (Ис.43:26). Злоречием же порождается тягчайшее осуждение: ибо страшное дело и превышающее всякую несообразность – тем, которые впадают в великие грехи, укорять вовсе не погрешивших или и погрешивших, но в малости.

611. Диакону Зенону (2, 111).
О подвижничестве.
Не тем уподобляй себя, друг, которые с радостью приняли Божественную проповедь, но не препроводили семени в глубину разумения; ибо, пустив ростки вверх и разослав корни по земле, скорее, нежели произносится слово, они засохли, не принесши зрелого плода, но соделавшись жертвою искушений. Напротив того, уподобляй себя тем, которые, глубоко укоренившись, пустили от себя много корней и стволов и стали многоплодны, у которых класы, красуясь и обременяясь плодом, тяготеют и клонятся вниз, и ко времени жатвы как бы сами на себя призывают серп жнецов. Ибо хорошо знают, что Христос повелел таковых Ангелам вносить в небесные уделы, что бы там они сопраздновали, соцарствовали и приобщались нескончаемой радости.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

612. Диакону Евтонию (2, 112)
Поскольку глаз правит всем телом, делает светлым и украшает лицо, служит светильником для всех членов, то и утверждён он и посаждён как бы на царском некоем месте, получив высший удел и председательствуя среди всех чувств. Ибо, что̀ солнце во вселенной, то и глаз в теле, и как, если солнце, по-видимому, угаснет, всё придёт в замешательство, так, если угаснет глаз, и ноги, и руки, и всё почти тело сделается бесполезным. К чему же сказал я это? К тому, что учитель есть глаз в теле Церкви. Посему, если он светел, то есть, сияет лучами добродетелей, то будет светло и всё тело, которым он правит, и о котором прилагает надлежащее попечение. А если он тёмен, то есть, делает достойное тьмы, то помрачится всё почти тело, потому что, хотя иные из состоящих в чине членов и здравы, и выполняют, что̀ им следует, и нимало не терпят вреда от испорченности учителя, однако же не имеют столько же, как и он, силы, когда повреждение поядает главнейшие части тела и порок поощряет и прочих соревновать наставнику, остающихся же здравыми осуждает и всеми способами старается и их ввергнуть в ту же болезнь. Посему-то и сказано: аще убо свет, иже в тебе, тма есть, то тма кольми (Мф.6:23)? Так и Церкви, у которой наставник предан самоуправным похотям, может иной сказать: если тот, кто должен приносить пользу и просвещать, не терпит просвещения, да и вознамерившихся быть полезными гонит вон, то чего не сделают его подначальные?

613. Пресвитеру Зосиме (2, 113).
О нестяжательности.
Хотя, по грубости и ненасытности многих, преуспеяние в нестяжательности дошло, по-видимому, до невозможности и невероятно для тебя, чтобы кто-либо преуспевал в ней, однако же есть преуспевающие, и я знаю некоторых. А если не знаешь их ты, то сие нимало не удивительно, потому что, упиваясь сребролюбием, как и естественно, не знаешь вполне трезвенных. Поревнуй, по крайней мере, соблюдающим умеренность, живущим праведными трудами, довольствующимся тем, что дают собственные их труды. Или не видишь, как блистают они и сияют, подобно светилам? Поревнуй пока им и перестань скверные и ненасытные руки свои простирать на чужое достояние и имущество. Тогда возможешь увидеть и нестяжательных. Ибо теперь и услышав, не будешь верить, но станешь смеяться над ними и издеваться, как страждущий неисцельным безумием. Но если придёшь в относительное здравие, то без труда усмотришь и вполне здоровых, а со временем будешь в них иметь руководителей и вождей на сем доблестном пути.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

614. Пресвитеру Карпу (2, 114).
О гнушающихся людьми добродетельными.
Весьма грубым и преступным кажется мне не тот, кто ненавидит и позорит обидевшего и оскорбившего (такому часто делается снисхождение), но кто поступает так с человеком хорошим и всеми одобряемым. Первый, хотя и не вошёл на вершину любомудрия, но имеет, по-видимому, благовидную причину к ненависти; последний же, без всякой предстоящей причины, ведёт брань не столько с человеком, сколько с добродетелью, и покушается до основания исторгнуть всё прекрасное. И если делает это Евстафий, то или до́лжно перестать ненавиствовать, или его надлежит провозгласить проклятым. Ибо добродетель состоит только в одном: бегать всегда несообразного, особенно же, когда ничто, кроме целомудрия, не почитается постыдным.

615. Дорофею (2, 115).
Об обрезании.
Кто произнесёт такой приговор, будто бы чистейший Ум погрешил против приличия? Кто осмелится до того простереться за пределы всякой дерзости, чтобы Премудрость винить в ошибке? Справедливо было бы поверить сему, если бы других животных создала Она не вопреки приличию, одного же человека, предположив поставить его царём и князем над всем земным, обременила излишнею тяжестью, от которой и повелела впоследствии избавлять посредством обрезания. А если не возможно этого сказать (ибо кто столько неразумен и лишён природного смысла, чтобы Божественное ведение винить в неискусстве?), то следует, что Бог и в этом сохранил приличный вид. Если же создал, как было прилично, – что дают видеть делатели кумиров, каменосечцы, ваятели и живописцы, которые следуют первоначальному образцу, и благоприличие предпочитают тому, что̀ по некоторой причине исправлено впоследствии; то сверх меры уважающие обрезание пусть разыщут, какая в нём потребность. И если обрезание по плоти указывает на обрезание, еже в таине (Рим.2:29), то пусть они прострут удивление своё далее, и тогда пусть восхвалят тех, которые отсекают похоти и без обрезания. Если же обрезание дано им в знак, чтобы не смешиваться с язычниками, как на необузданных и рьяных коней налагаются узда и клеймо, то пусть невысоко думают о нём, как о чём-то выставляющем на вид их невежество. Ибо если Авель, Енох, Ной, Авраам были оправданы прежде, нежели явилось обрезание или было что-либо о нём сказано, то оно не основание оправданию, а только печать оправдания. Посему, кто имеет богатство добродетели, тот пусть имеет и печать. А кто оплакивает крайнюю свою нищету, тот, нося на себе печать и не имея самого богатства, подвергается осмеянию. Да услышит же и сие высоко думающий об обрезании: если оно – собственное твоё дело, то думай, как думаешь, мы не спорим. А если совершено в незрелом возрасте (почему и благодарим Бога, что избавились от бесполезного труда), то по какой причине хвалишься чужим? Ибо всякому справедливо величаться собственными своими трудами, а не теми знаками, которые наложены на него другими.

616. Павлу (2, 116).
О праздниках.
Чти добродетель, а не счастью услуживай. Ибо добродетель – достояние бессмертное, а счастье легко рушится. И о сем довольно. Не оставайся же в неведении, что Бог и древле соединял и ныне соединяет с праздниками напоминания о благодеяниях, чтобы празднующие, имея их в свежей памяти, обращались не к пьянству, но к благодарению и добродетели.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

617. Феофилу (2, 117)
Если спросит кого осмелившийся клеветать на истину: всё ли Богу возможно? И тот ответит: да, – а спрашивающий присовокупит: следовательно, возможно и злое?
То всего справедливее подвергнуть осмеянию, как невежду, не отвечающего, а паче спрашивающего, потому что зло не причисляется ко всему тому, что возможно Богу. Где именуется Бог, там, несомненно, последует добро. И кто имеет здравый ум, тому не придёт и на мысль, что возможно Богу зло. Никто также не назовёт немощью невозможность делать зло, потому что делание зла есть в собственном смысле немощь. Посему, во всей точности ведущий сие Павел немощами назвал грехи, говоря: ещё бо Христос, сущим нам немощным, по времени за нечестивых умре (Рим.5:6); то же подтверждает и слово Песнопевца. Ибо он говорит: умножишася немощи их (Пс.15:4), то есть грехи. Но да не признаётся имеющим ум и тот, кто снова задаёт вопрос утверждающему, что всё возможно Богу. Какой же именно вопрос? Есть обычай пустословить и говорить: значит, Богу возможно и сделанное сделать не сделанным? А такой вопрос, конечно, также бесполезен: всё же бесполезное в рассуждении Божественной силы не имеет места. Посему и действительно излишни и излишними оказываются подобные упомянутым клеветы. Но, чтобы не возобновляли их впредь и не оскорбляли тем слуха внимающих, если спросят нас, всё ли возможно Богу? будем отвечать: возможно всё, подобающее Богу. И сим разрешится всякий бесполезный вопрос, потому что Бог может всё, но изволяет наилучшее.

618. Феофилу (2, 118).
О неблагодарности.
Обвиняй не подумавшего, что сделал он нечто мудрое, но того, кто не уцеломудрился и такою снисходительностью. Ибо тот, кто предположил, что захваченный на самом деле прибегнет к бесстыдству, тот добровольно дал ему право скрыться; а кто сие мудрое дело почёл глупым, тот тем самым, что не признал себя пойманным, воспитал в себе бесстыдство, благодетелю воздав оскорблениями.

619. Грамматику Офелию (2, 119).
О природе животных.
Поскольку знаю, что жаждешь слышать нечто новое и не отстанешь, пока не узнаешь сего, то отвечу коротко, хотя то, о чём спрашиваешь, как мне кажется, вне пределов человеческого разумения. Из животных разжёвывающие пищу живородящи, а глотающие не разжевав родят из яиц, и для одних достаточно первых родов, которыми окончательно производится плод, а у других бывают вторичные роды. Когда время потребует превращения яиц в животных, тогда, определённое число дней насиживая яйца, влагают в них некую естественную силу, чтобы одушевилось рождённое прежде неодушевлённым. Ибо семенные начала, Создателем искони вложенные в естества, как бы таясь под пеплом, если будут раздуваемы наподобие искр, с продолжением времени обыкновенно возгораются в веществе. Почему удивляться надлежит совершающемуся и чудо сие восписывать всепремудрому Создателю. Ибо указывает это не на промышление животных о собственном своём самосохранении (естество их водится воображением, а не разумом), но на Промысл Естества, всем распоряжающегося. Животные ничего не делают по разуму, но Естество, создавшее разнообразные роды животных, в каждый род влагает стремления к выполнению того, что̀ для него нужно.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.


620. Соправителю Авсонию (2, 120).
Начальникам.
Слух твой, о чудный, да будет отверст и готов к просьбам утесняемых нищетой или властительством других, даже медлительно выражающихся, кротостью вводя на путь слова; а к сплетням злоречивых и клеветников храни его заключённым и недоступным, строгим взором останавливая их стремление говорить худое.

621. Епископу Феону.
Об иереях (2, 121).
И Зосиму, и Палладия, и Марона, и Евстафия, и других, тобою исчисленных, в такой мере поругавших благочестие и осквернивших священство, не буду столько винить, сколько Евсевия, который всем им дал к этому повод. Если бы он не продал им, как говоришь, священства, не поползнулись бы они на такой грех. Ибо, хотя и до рукоположения были они весьма худы, однако же, не одно и то же – грешить мирянину и священнику. И это явствует из закона, потому что за согрешившего иерея повелевает приносить такую же жертву, как и за весь народ (Лев.4:3). Но если бы этот грех не был равнозначен, то закон не постановил бы приносить ту же жертву. Большим же делается грех не по естеству, а по достоинству совершающего. Ибо если падёт тот, кто должен держать в порядке других, то сие падение делается более важным по достоинству падшего. Посему, если давший семена виновен и в произрастениях, то естественным образом справедливо будет оплакивать больше Евсевия, нежели их.

622. Епископу Лампетию (2, 122).
О проходящих священство худо.
Хвалю Божественную твою ревность, с какою негодуешь, видя, что священству наносится оскорбление Евсевием, который в противоречие благочестию дал себе такое имя. Как сам, будучи недостойным священства, не знаю как, вторгся в него, так раздаёт оное кому попало, Божественное служение почитая делом малоценным и презренным. Но поскольку всё это в воле Божественного и неподкупного Судии, который ныне долготерпит, чтобы падших привести в покаяние, в последствии же не оставит сделанного без внимания, но определит невыносимое наказание, то, заботясь о себе, будем проходить безмолвие. Ибо, если и была какая польза от дерзновения в обличении, в чём не уступил я никому, и за то нередко терпел наветы, однако же, поскольку время молчанию, то будем ожидать Судии.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

623. Марону (2, 123)
Не греши постоянно в ожидании получить прощение, но ищи безопасности в том, чтобы не грешить. Многие в ожидании прощения сделав много дурного, обманулись в надежде, и себя не исправив, и прощения не получив.

624. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию (2, 124).
Иереям.
Поскольку богомудрый Павел, сосуд избрания (Деян.2:15), сокровищница Христовых умопредставлений, упорядочивший и сушу, и море, варваров убедивший любомудрствовать, изрёк, что нерадеющие о ближних хуже язычников, сказав: кто о своих, паче же о присных не промышляет, веры отверглся есть, и невернаго горший есть (1Тим.5:8), то сие самое побудило и меня писать к вам.
Что, по вашему мнению, означается здесь словом промышление? Снабжение ли пищей? По моему мнению – попечение о душе. Если же будете оспаривать сие, то и в таком случае сказанное мною тем более найдёт себе подтверждение. Ибо, если скажете, что речь идёт о теле, и о не подающем необходимой пищи Апостол сказал, что он жестокосерднее язычника, отвечу: где же будет место тому, кто оставляет попечение о душе, что̀ гораздо важнее и необходимее? Посему послушайтесь меня и избавьте себя от своего безумия.

625. Пресвитеру Феодосию (2, 125).
Обвиняющим тех, которые бегают священства.
И имя епископства, и само оно Божественны и выше всякого образа и достоинства жизни гражданской; но священство прилично только некоторым и не многим, именно же держащимся той мысли, что оно есть отеческая попечительность, а не самоуправное самозаконие. Поскольку же изменили оное в властительство, лучше же сказать, если надобно выразиться смелее, в самоуправство, то знай, что об этом видном и вожделенном начальстве, которое если когда, то ныне возбуждает к себе в людях сильную любовь и легко отдаёт себя в руки его любителям оного, понятие не высоко; потому что почитают оное наказанием, налагаемым дающими, а не почестью приемлющих. Ибо всего чаще над одними начальствуют, а другим раболепствуют, одним дают приказы, а другим услуживают; делают одним зло, а другим – милости, одних давят, пред другими сами падают, иных боятся, а иным ненавистны. Посему не дивись, что пресвитер Иеракс, как человек умный, бежал от этого сана, как от самой трудной болезни.
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

626. Чтецу Тимофею (2, 126).
О том, что не до́лжно соблазнять.
Более всего, друг, бойся кого-либо соблазнить: ибо доброе в людях не трезво – едва стоит, когда и никто не колеблет.

627. Епископу Кириллу (1, 127).
О том, что не до́лжно нерадеть об увещаниях, или в ком-либо отчаиваться, и что, если увещаваемые остаются неисправившимися, то вина не на увещающих, но на произволении увещаваемых, особенно же, когда первыми ничто не упущено из внимания.
Твоему благоразумию и твоей власти, доблестнейший из всех, предоставлено чистотой могущества и рачительностью восстановить Пелусийскую Церковь, пострадавшую от пороков в начальниках. Ибо не достанет настоящего, вернее же сказать, какого бы то ни было времени, чтобы рассказать о всех неправдах и поруганиях, какие терпела она, разграбляемая и оскорбляемая людьми развращёнными и злонамеренными, которым иной не поручил бы и стада бессловесных животных, не только что людей, тварей разумных, ради которых пришёл на землю и излил честную кровь Свою Христос. Да если бы и дозволило время, то замышлённое ими превзошло бы всякое слово. Но необходимо и в настоящее время сказать то немногое, о чём умолчать не мог бы безнаказанно, если бы кто и захотел. Притом кажется мне, что и ты, чудный, требуешь уже рассказа: почему и я, прекратив сие предисловие, приступлю словом к делу, заметив только следующее: словами моими не измеряй самых действий (не найти бы мне и слов, которые подходили бы к тому, что сделано, когда и всякий язык побеждается действительностью этого), но неусыпными очами ума всматривайся в ход дела. Посему, что Божество было хулимо, город ограблен, священство стало продажным, в Церкви явилось самоуправство, люди честные осуждались на изгнание, а те, которые не должны были бы ступать и на порог церковный, заслуживали одобрение, и им вверялись Божественные и неизреченные Таинства (они думали, что не ду́ши им вверяются, но захватывают они в руки свои отеческое самовластие), а также, что о нищих не было у них и слова, что расхищали церковные деньги и тратили в угодность собственному своему любочестию, что осмеливающимся стоять за добродетель мстили даже до крови, – это и всё тому подобное оставлю в стороне, доказывая тем, что и эти слова вынужден выговорить невольно. Но о замышленном ныне (так как молчание небезопасно и желающему молчать) скажу, сколько можно короче и темнее, потому что и не в состоянии говорить о сем ясно. Мартиниан, к поруганию Божественной веры рукоположенный в пресвитера (если надлежит назвать пресвитером того, кто воспользовался именем священства, чтобы иметь возможность делать самое большое и никак не извинительное зло), не умею сказать, от кого ведёт род или из какого пришёл города. А что он раб и, первый возраст прожив неблагонравно, бежал, о том, хотя это и верно, умолчу: моя цель – не худое говорить о нём, но показать, сколько оскорблена им Церковь. Сей-то Мартиниан, придя к Пелусиотам, жил в крайней нищете, пользовался от многих вспоможением, облёкся в монашеский образ, по наружности вёл себя целомудренно и домогался служебной, – а по его мнению начальственной – должности клирика. Но так как епископ Пелусы, достославный и исполненный божественной мудрости Аммоний, прозорливейшими очами ума усмотрев лицемерие, не оставил ему даже и надежды в этом деле, то, размыслив, что напрасно тратит там время при вожде весьма благоразумном, заблагорассудил Мартиниан сплетать эти сети у других. Поскольку же и там его узнали и не успел он в своей надежде, то наконец известившись, что мудрый оный епископ почил и переселился в небесные страны, рукоположен же Евсевий, снова прилетел в Пелусийский град, думая без труда привести в действие свою хитрость, не скажу – своё безрассудство, и весьма скоро достиг своей цели. Ибо нет нужды и распространяться об этом. А что доставляющий семя виновен и в появлении растений, известно сие всякому. И так, улучив рукоположение и скверными руками коснувшись священных Таинств, снова отродил болезнь, которою чреват был издавна. Ибо положив, что и жизнь будет ему не в жизнь, если не присвоит себе достояние нищих, даёт обещание всё, что̀ ни приобретёт, оставить Церкви и, вместо приманки подав такие надежды, убеждает поставить его экономом. Так этот неблагонамеренный и несвободного происхождения человек, захватив в руки церковную экономию, привёл её в такое положение, что не была бы разграблена так Церковь и в варварское нашествие, ибо уничтожил он все отличающиеся добродетелью признаки её красоты. Ибо в управлении делами прибегая к обманам, хитростям, преступным замыслам и ложным клятвам, ничего не делал просто и справедливо, но, имея в мыслях делать одно зло, ожесточился на избравших для себя жизнь свободную и благочестивую, правдолюбцев называя глупцами, а ведущих дела злонамеренно – разумными, любомудрых – ни к чему не годными, а людей продажных – дельными. И не говорил только он это на деле не исполнял; напротив того, делами затмевал слова свои, присваивая себе церковные деньги, продавая рукоположения, любителей добродетели извергая, собирая же вокруг себя поступающих так же, как и он. Ибо, полагая, что иначе не будет иметь безопасности здесь (о будущем же Суде не было у него и мысли), если не изгонит всякий вид добродетели. Всё же это приводил в исполнение, сделав, не знаю как, подручным себе епископа. Ибо епископ (пусть смело будет высказана истина, иначе и сказать я не мог бы) так ему раболепствовал, как низкий и за деньги купленный невольник, на то и поставленный, чтобы делать всё, что̀ прикажет Мартиниан. До такого безумия (пусть будет сказано то, что̀ составляет верх зол и венец сего плачевного зрелища) довёл он епископа, уловив его обещаниями, которые ныне этот епископ, выставляя на позор собственное своё несмыслие, провозглашает открыто или по принуждению, или по убеждению (что̀ и сказать о сем не знаю, по чрезмерной несообразности дела), вписав в церковных книгах, что обиженная Мартинианом Церковь у него же состоит в долгу. Ибо Мартиниан думал, что иначе не может владеть безопасно тем, что̀ приобрёл не по праву, если не покажет, что Церковь должна ему, хотя он не чает потребовать у Церкви, что̀ у неё похитил, а домогается только, чтобы Церковь у него не потребовала. Бедный же город, как скоро узнал, на что ухищряется Мартиниан, так как не оставалось сие в неизвестности (не буду говорить о том, что, по чрезмерной важности совершаемого им, обвиняли его даже в волшебстве и уличали в срамных и гнусных грехах), нередко порывался убить его, впрочем, удерживался от этих порывов. А Мартиниан, всеми укоряемый и обвиняемый, клеветал всем на епископа, епископу же на всех, вооружая его на любителей добродетели, чтобы во всех подавить дерзновение, а всем объявляя, что епископ торгует рукоположениями, злоумышляет против людей целомудренных, присваивает себе имущество Церкви, потому что берёт золото и вписывает в церковные отчёты. Рассказывал же это, думая сими ухищрениями угасить людской гнев на то, что̀ сам он делал. И когда иные указывали на это самому епископу, не было от сего успеха: вероятно, он же внушал, что без обвинителей ничего сделать не можно. Когда же с тою мыслью, что говорит он истину, явились и обвинители, притом многие достоверные, готовые представить доказательства, и в этом случае не вышло не то, чтобы по обличению, наконец, всякого предлога по всей справедливости был он заподозрен всеми, как сообщник в том, что делалось. Ибо если бы и тысячекратно обещал он вносить в Церковь всё приобретаемое гнусными способами, наипаче не надлежало бы передавать ему в руки все церковные доходы, и тысячи душ соблазнять тем, что делалось. Даже, если бы и обольщён был епископ обещаниями, не надлежало оставлять дела безотчётным. И если до́лжно было требовать отчётности, то надлежало поверять отчёты в точности при помощи людей разумных и опытных, потому что сам, по словам его, и в этом, как и в чём-либо другом хорошем, неискусен. А если епископ подписывал отчёты тайно, не приглашая никого к поверке, то ясно, что не обманут он был (как громко вопиет, думая отстранить от себя обвинение), но сам расхищал церковные имущества, и всю Церковь пускал в продажу. Так Мартиниан, как купивший, и купивший беззаконно, рассудил ещё безаконнее пользоваться приобретённым, спеша одно зло заменить другим. Ибо, забрав себе в руки все церковные деньги или, как сам говорил, разделив с поручившим ему экономию и давшим повод к такому плачевному действию, недавно послал золото в Александрию, домогаясь себе епископства, хотя не в состоянии он управлять даже самим собою. Узнав о сем, святыня твоя, по обязанности отлучить его, угрожала ему посланием и подтверждала, что, если опять примется за то же, объявит его отлучённым, как наносящего бесславие Божественной вере в целой египетский области. А теперь, пренебрёгши и посланием, и угрозами, тайно устремился в Александрию, ища себе епископства, вредя же доброй о тебе славе, будто бы и ты рукополагаешь за деньги. Посему (о, как назвать тебя, могу достаточно приветствовать!) твоему великому уму свойственно, хотя строгое наказание его поступков соблюсти нелицеприемному судилищу (потому что здесь и невозможно и понести ему достойное наказание), однако же подвигнуться, и, во-первых, защитить обиженную Церковь, во-вторых, поддержать собственное своё мнение, угрозы привести в исполнение и отлучить его. Ибо если, – чему не верю, – не только не претерпит он ничего подобного, но ещё будет рукоположен, то истинною окажется разглашаемая тайна. А потом до́лжно с несколькими благоговейными епископами, которые враги всякой корысти, выслать его сюда, чтобы дал отчёт в церковных доходах, и какой окажется долг, пусть возвратит, если же дал что епископу (ибо епископ говорит, что ничего не дано ему, но он обманут), вывел сие наружу. Ибо, несомненно, что как первенствующему лицу в этом деле, которое или участвовало в нём, или подписывало по неосмотрительности, ты воспретишь прохождение епископства или, оказав ему снисхождение, поставишь, по крайней мере, при нём епитропа, который бы не дозволял ему впадать в погрешности, превышающие снисхождение, так и действовавшему под его начальством покажешь, что мудрый этот умысел глуп, и счёты, по которым, как говорит он, Церковь состоит у него в долгу, соделаешь недействительными. Ибо откуда такое богатство у человека, страдавшего крайнею нищетой и заведовавшего церковными доходами?
(продолжение далее).

[vnifantiy]

Преподобный Исидор Пелусиот.

Письма том 1, Книга 1.

628. Пресвитеру Афанасию (2, 128).
О ласкательстве.
Слышу, что льстецы в зависимости от твоего языка, утверждают с клятвою, что превосходнее всего на свете самый странный порок, если ты вздумаешь удивляться ему, и в след за сим хулят самую добродетель, если только похулишь ты. Посему, если ты не хочешь слушаться нас, то послушайся хотя Сократа, который советует ненавидеть льстецов, как обманщиков, потому что те и другие, когда им поверят, вредят поверившим.

629. Павлу (2, 129).
Об Иуде-предателе.
Дивишься, кажется, почему Христос не убедил предателя признавать добродетель благом, хотя тот нередко слышал беседу о добродетели, вернее же сказать, и не было беседы, в которой бы не слыхал о ней. А я дивлюсь, почему ты, зная, что̀ такое свобода, мог дивиться сему. Ибо не насилием и самоуправством, но убеждением и добродушием уготовляется спасение человеков. Потому всякий полновластен в собственном своём спасении, чтобы и увенчиваемые, и наказываемые справедливо получали то, что̀ сами избрали.

630. Диакону Пампретию (2, 130).
О милостыне.
Надобно, друг, иметь милосердную душу. В ком есть такой источник, тот будет источать всё прекрасное, и если будут у него деньги, расточит их, если увидит кого в несчастии, оплачет его, если встретит обижаемого, прострёт ему руку, и не оставит ничего такого, что до него касается.

631. Антиоху (2, 131).
Сравнение добродетели и порока.
Порок отлучил людей от Бога и разлучил их между собою; посему, со всею стремительностью надлежит бежать от порока и идти вослед добродетели, которая приводит нас к Богу и связывает нас друг с другом. Правило же добродетели и любомудрия – искренность с благоразумием.
(продолжение далее).